_____________________________________
Дорогой Владимир Владимирович!
Я веду записи, чтобы убить время: надоело смотреть в окно. Вы единственный, кто может меня выручить и, прочитав эти записи, поймете, почему это надо сделать.
Не знаю, кто передаст вам это послание, но в любом случае прошу не наказывать тех, через кого она дойдет.
Все началось зимой 2006 года — только из-за моей лени. Были новогодние каникулы, воскресенье. Мне не хотелось ни сидеть дома, ни ехать к кому-то в гости, я бродил по Горбушке, роясь в завалах дисков и кассет.
Было далеко за полдень, я тупо убивал время, когда на одном из прилавков я увидел коробки DVD дисков, на которых была напечатанная на обычном принтере надпись «Красное Колесо, документальные хроники Русской революции 1914-1925».
Мне нравятся подобные завалы с записями разных лет. Там запросто можно поймать флэш-бэки из детства, найти фильмы про разные страны и их историю.
Часто покупать ничего не нужно, тебя захватывает сам поиск чего-то необычного, возможность перебирать кассеты и диски, разговаривать с продавцами... на барахолке обычно проводишь больше времени, чем с купленными там фильмами. Не самый плохой способ для приезжего убить воскресенье в этом городе.
Почему меня заинтересовали эти коробки с дисками — потому что я никогда не слышал про документальные съемки русской революции. Стал вчитываться в заголовки отдельных дисков. Некоторые были забавными: «Настоящие похождения Григория Распутина», «Выступления Льва Троцкого», «Адмирал Колчак», «Чехословацкий корпус», «Тамбовское восстание»...
Моим любимым предметом в школе была история: и диски меня заинтересовали. Я долго перебирал их, и наконец продавец безучастно поинтересовался, что именно я ищу.
- Откуда это? - Задал я самый простой и естественный вопрос, показывая ему коробки. - Друг распродает старые хроники. Хорошее качество, кажется, из архивов исторического Музея.
Брать все было не нужно, цена оказалась разумной. Я купил несколько дисков — и продолжил променад. Вечером я посмотрел несколько фрагментов. Все оказалось в отличном качестве, но без звука, иногда крупные планы, с плохенькими любительскими титрами, объясняющими происходившее на экране. Само-собой я понял, кому эти диски подарю — чтобы за небольшие деньги, нужному человеку — и точно по вкусу.
Через четыре дня я подарил эти диски. Через день, старый друг остановил меня и спросил: - Откуда ты это взял? - я рассказал: - Самые странные записи, которые я когда-то видел, - сказал он и стал объяснять.
Документальное кино 1917 года не могло быть в настолько хорошем качестве. И через 25 лет после этого — тоже не могло бы. Это могла быть только именно художественная съемка. Минимум через полвека, только какая?
Забавно, что с кадре несколько раз он увидел людей с камерами. Словно кто-то прямо на месте событий снимал фильм.
Так бы могло быть, если бы кто-то организовал массовку, чтобы сделать фильм про эти события. Это могли бы быть съемки фильма Сергея Бондарчика в начале 1980-х. Но у Бондарчука не было так много Троцкого. Или это мог быть иностранный фильм о России....
Его удивило качество съемки: ни царапин, ни неудачно склеенных обрывков, ни расплывчатости, типичных для старых кинолент, отсутствовали и привычные эпизоды с позирующим перед объективом красавчиком героем. Разве что и как раз Троцкий... наверно из-за него и картину не закончили, и мы ничего не знали об этом фильме...
Хорошие декорации, много старого оружия и пушек, отличные съемки, выстрелы попадают в людей — их буквально разрывает. Агонии, кровь, расчлененка... Все снято без участия известных кинозвезд и потому без особых финансовых затрат, но нельзя не восхищаться реализмом и глубиной.
Словом, друг захотел остальные диски тоже...
Через неделю мне не повезло снова оказаться в столице — и в субботу я забрел на Горбушку.
- Откуда именно фильмы? -задал я прямой вопрос человеку за прилавком, расплачиваясь за новые коробки... Он смутился: - А что такое? - Ну, прикинь сам — никто не может мне ничего сказать, что это за съемки, что за хроника, и какой фильм. Найм нескольких тысяч статистов для массовок и изготовление декораций для съемочной площадки размером с городской квартал - дело не дешевое, и на мои сто рублей за диск тут ничего не окупится... Стоимость макета дворца высотой десять метров — так велика, что вызовет, как минимум, истерику у продюсера и инфаркт у бухгалтера- и подобных сцен в этом фильме было много.
Все это плохо вязалось с неумелым монтажом, отсутствием звука, словно снимали его в незапамятные времена немого кинематографа. Но качественная, и иногда цветная пленка - говорили о другом. Картина смахивала на хорошо снятый, но скверно смонтированный ролик, сделанный для непонятной цели. Или как будто, кто -то взял разные фильмы и скомпоновал из них новый фильм — про русскую революцию.
Продавец кивнул, сказал что фильм совсем новый, добавил, что это съемки с телевидения. И кто же его снял? Тот улыбнулся ответил, что снял его сам. Я вежливо кивнул, он заметил, что я не поверил, и выпрямился во весь рост.
- Не верите, да?
Я ответил, что, конечно, верю, но мне надо идти...
- Тогда, будьте добры, скажите почему? Почему именно?
Я ответил что это не так важно.
- Нет, правда, я был бы очень признателен, если бы вы сказали, чем фильм плох.
- Да ничем, - возразил я.
Огонек в его взгляде вызвал откровенность.
- Ну, во-первых, так фильмы не снимают, не нужны дорогие декорации. Эффект достигается спецэффектами…
Затем я перечислил еще несколько признаков, отличающих любительские фильмы от снятых на студиях. И еще раз пересказал мысли своего приятеля, которому купил эти диски.
Когда я закончил, продавец с минуту молчал...
- Понятно. - У меня тут есть пиво. Можно еще несколько вопросов?
Я ответил в том духе, что дела... ну, разве чуть-чуть. Продавец нагнулся и вытащил две банки. Пиво было теплым и противным.
- Вы хорошо соображаете в производстве фильмов, - задумчиво произнес продавец.
Я принял это за комплимент и рассмеялся: - Не очень-то. Ваше здоровье!
Мы выпили.
- Когда-то работал у себя дома на местной телестудии.
Он пеерспросил.
- Так вы не здешний?
- И да, и нет. Скорее да. Много времени провожу в Москве, но живу около Ебурга.
А как часто вы бываете здесь? С этими словами он нагнулся и достал из-под прилавку еще одну банку. Я отказался: - Мне больше не надо! Вообще-то, да... раз в месяц — обязательно.
- Когда планируете в следующий раз?
- Через две недели. Но если уж совсем надо — могу быть завтра.
На следующий день он поставил передо мной компьютер, загрузил файл. На экране был его ларек. За прилавком был он, пред ним стоял я.
Когда я это смотрел, я не пил, но тогда пиво было куда более кстати. Я видел себя, с перспективы — деесятиметровой дальности.
Вид у меня был озадаченным. А продавец смотрел на меня с таким выражением лица, как будто наладил мышеловку, а поймал кота.
- Понятно, это вчерашняя съемка... А здесь что — везде камеры?
- Подождите.
Вид павильона сменился другим, я зашел в туалет, справил нужду почти с анатомическими подробностями, вымыл руки, пошел по рынку. Меня перехватывала одна камера за другой. Наконец, я вышел наружу. Теперь меня вела камера за пределами здания. Но она тоже как будто была совсем рядом от меня. Прошел в метро, сел в поезд. Тут изображение прервалось...
У меня был озадаченный вид. - Что, - спросил я, - это такое? Что это за сеть слежения? Так можно следить за любым человеком?
- Простите я совсем упустил из виду... Я прошел через похожее состояние, когда увидел это в первый раз. Это ведь вы на Горбушке вчера?
На моем лице, очевидно, было написано недоумение, он подал мне банку пива, я автоматически открыл и отхлебнул.
- Послушайте... - начал я.
- По-моему, у вас шок. Я-то уже позабыл, как чувствовал себя в первый раз...
До того я никогда не знал о метро Авиамоторной, московской речке под странным названием Нищенка, на берегу которой стоял полу-заброшенный НИИ со следами былой цивилизации... и офис, который позднее станет моим домом — тоже.
В ту встречу он рассказал мне про свое изобретение. - Я потерпел неудачу. Банкрот, почти ничего не осталось за душой. Все валится. Продам идею - и буду жить на проценты.
Рассказывая о своем «аппарате», он возбужденно расхаживал вдоль прилавка. По-моему, он измучился от одиночества и того, что было некому излить Душу.
Его звали Майком, по документам Михаилом. Я тоже представился - Родион. Он тоже родился на Урале, давно переехал в Москву. Закончил Физтех, еврей, здесь же и остался, перевелся с военной специальности на гражданку, потом у него возникла его идея, скорее даже интуитивная догадка, одержимость, за которую он взялся всерьез.
Научной работы в 90-е не было, но на «купи-продай» он заработал достаточно, чтобы за свой счет купить подержанное оборудование, по грошовой цене арендовать на пять лет 100 метров заброшенного цеха при НИИ, набить площадь подержанной электронной аппаратурой, купленной на распродаже бу-шного военного имущества.
Полгода назад он завершил свои исследования — немного отощавший, полуголодный, издерганный, но счастливый тем, что сумел воплотить теоретическую идею в жизнь и собрать оригинальный аппарат.
Этот аппарат был размером с небольшой автомобиль, и располагался у него в офисе, где он теперь жил. Обслуживалось это обычным компьютером на обычном мониторе. Все это Майк обычно называл «аппаратом», иногда - «серверным оборудованием» — не столько ради маскировки, сколько ради удобства.
Патентов на его изобретение не было. Про других экспертов в этой области — он не знал. Оказавшись у него дома — я внимательно осмотрел установку.
Принципы он мне постарался объяснить, но там была физика, он рисовал уравнения Максвелла и Шредингера, интегралы с производными, вспоминал про другое измерение, которое всегда и везде перпендикулярно нашему.
Наверное, каждый из нас когда-то предавался мечтам о науке, славе, путешествиях — и предавался фантазиям. А этот — действительно открыл что-то необычное. Майк собрал прибор — так, что повернув несколько рычажков, мог наблюдать всех и вся, где угодно в прошлом, все, что когда-либо случалось, в любом ракурсе. При мысли об этом мне вначале время от времени было не по себе.
Я знаю, что в его аппарате было много проводов, меди, ламп, ртути и других, вроде бы, несложных компонентов... но как и что в нем происходит, а уж тем более почему - для меня осталось не понятно. Я не физик, института не заканчивал, наукой не занимался. Майк говорил, что принцип элементарен. Свет и время он оценивал так же, как пространство. Он считал, что у света и времени - есть масса и энергия. И масса у времени постоянно теряет часть самой себя и может быть вновь преобразована то ли в электромагнитное, то ли в какое-то другое поле.
Майк говорил, что эффект, который он случайно обнаружил и использовал, сам по себе, не нов. Еще раньше неоднократно наблюдали Тесла и Эдисон. Но они проигнорировали его, сочтя бесполезным побочным эффектом лабораторных экспериментов. К тому же впоследствии все силы были брошены на исследования в ядерной физикt.
Поздней эти исследования разрабатывали уже какие-то астрономы, когда считали скорость света и расстояние между звездами.
Но исследования комплексных пространств — нормальные люди всегда считают забавами рехнувшихся математиков...
В тот день я уже не вернулся в Ебург... Когда оправился от потрясения, Майк снова продемонстрировал мне свой аппарат. На меня, наверно, было забавно смотреть со стороны. Майк уверяет, будто я поминутно вскакивал, бегал взад-вперед по залу, натыкаясь на стулья, сбивая их или отпихивая ногой, и все время что-то торопливо бормотал, выкрикивая отдельные слова и бессвязные фразы, не успевая языком за мыслями. Наконец до меня дошло, что Майк надо мной смеется. Я не понимал, что там было смешного, и огрызался.
Он огрызался в ответ: - Я знаю, что изобрел. Не такой я дурак, как вы, по-видимому, думаете. Вот, полюбуйтесь. - Он снова подошел к компьютеру.
Я опять увидел себя вчера на Горбушке. Теперь он стал изменять настройки. Однако, я чувствовал себя гораздо лучше и увереннее.
- Теперь смотрите!
Камера поехала назад, вышла за пределы здания. Перед нами была улица, по ней мы двинулись на север. Мы миновали , один квартал, второй... Внизу была развязка Ленинградки.
Куда дальше?— спросил меня Майк. На север?
Мы поплыли с этой камерой выше. Не кино, а срез самой настоящей жизни неограниченного размера. Если камера приближалась, то поле зрения сужалось, если шла назад — отдалялась, глубинный план был виден столь же четко, как и передний. Изображение или, если хотите, образы людей и предметов были не менее реальны, чем если бы вы смотрели на них в распахнутое окно. Все было реально, объемно, ограничено в пространстве лишь задником интерьера либо горизонтом при «натурных» съемках. Вращая рычажки и регуляторы настройки, Майк что-то объяснял, но я был настолько увлечен зрелищем, что не прислушивался.
Камера была наверху и полетела вниз. Я зажмурил глаза — так поступил бы любой, если бы глянул вниз и вдруг увидел, он стремительно надвигается на землю — со скоростью свободного падения.
- Можно подняться вверх в любую точку атмосферы, можно вниз в глубь шахты, в любое место, в любое время, - донесся до меня голос Майка. Проблема в достаточности энергии. Обычной домашней сети — хватает, чтобы уходить в прошлое на 10-20 лет. Ночами можно уйти на 80-100 лет, не опасаясь, что перегорят пробки...
Изображение потускнело, расплылось, и вместо улицы возникло поле, поросшая редким кустарником. - Отыскать клад? Невозможно — если ты не знаешь, кто и когда его закопал.
Изображение исчезло, он вышел из просмотрового режима и обернулся.
- Как сколотить состояние, если нет начального ,капитала?
Я промолчал.
- Я дал в газету объявление с предложением отыскивать утерянные вещи. Первым моим клиентом оказался эстрасенс, который работал в этом районе, следом за ним пришел полицейский, который крышевал экстрасенса, и потребовал у меня лицензию на право заниматься частным сыском и индивидуальным предпринимательством.
Я бы мог смотреть на биржевых спекулянтов, но я ничего не понимаю в биржевых махинациях И я могу только видеть — звука нет... Что, по-вашему, будет, если я попытаюсь продать информацию о состоянии рынков? Я могу подсматривать, как на бирже искусственно будут взвинчивать и сбивать курс валюты и акций, но как я смогу понять, чем они заняты — и что я буду делать с этой информацией?
Я могу проследить кодовые замки сейфов в банках, но как я смогу использовать эту информацию?
Если бы у меня было больше энергии, я мог бы наблюдать, как писцы переписывают книги, впоследствии сгоревшие. Но кто мне поверит, кто купит копию, даже если я ее изготовлю? За кого меня примут, если я нагряну в академическую библиотеку и буду утверждать, что хранящиеся у них исторические труды нуждаются в переработке? Сколько людей будут рваться затянуть петлю на моей шее, узнай они, что я видел, как они воровали, убивали или даже просто принимали ванну? В какой сумасшедший дом меня упрячут, если я предъявлю фотографию Петра Первого или Екатерины Второй. А если я смогу предъявить им фотографию Иисуса Христа — меня порвут на портянки и сотрут в порошок...
Он встал и принес еще две бутылки пива. К этому времени в голове у меня забродили кое-какие идейки.
Майк продолжал:
- Отчего, по-вашему, я прозябаю здесь? Вы видели, чем я занят? Тысяча рублей в выходной день — вот мой потолок сегодня, потому что я не знаю, что делать со своим открытием - и вообще кому оно нужно. От волнения у него заплетался язык. - Я это делаю, потому что у меня нет денег на самое необходимое для того, чтобы достать деньги, которые будут нужны... - Он в сердцах наподдал ногой стул, и тот отлетел к противоположной стене. Стало ясно: появись я на день позже, кому то могло повезти. Хотя... и для него и для меня, может быть, все сложилось бы лучше.
Мне в детстве говорили, что толку из меня не будет, но никто не упрекал меня в нежелании зашибить лишний рубль. Особенно если он сам плывет мне в руки. Не смотря на жалобы Майка, я увидел перед собой перспективы. Если не богатство, то — шальные деньги и довольно быстро.
Несколько минут я молча слушал Майка, потихоньку чувствуя попой, что сижу на на куче золота, и убедившись, что попа меня не подводит, прервал его жалобы.
- Майк, - сказал я, - давай-ка допьем пиво и сходим туда, где можно выпить еще, а заодно и перекусить. Нам есть о чем потолковать.
Так мы и поступили.
Пиво хорошо развязывает язык, к тому же что-что, а уж провести беседу я могу, и, когда мы вышли из бара, у меня составилось вполне ясное представление о том, что у Майка на душе. А к тому времени, как мы расстались на пару дней, мы уже стали компаньонами. Мы не скрепляли свой союз подписями и печатями, но он остается в силе и по сей день. Майк — давно мой лучший друг и, думаю, я для него тоже.
Через неделю после нашей первой встречи я с портфелем в руках отправился в администрацию Красногорского района Московской области — и пошел по кабинетам чиновников. Еще неделю спустя я вернулся оттуда на такси - с портфелем, заполненным зелеными бумажками с портретами заморских президентов. Операция была несложной.
- Иван Израилевич, начинал я свою презентацию, - мои работодатели — по процедуре банкротства купили стрип-клуб «Богема». К ним попали записи камер видео-наблюдения предыдущих владельцев. Все это страшно незаконно, но по себе знаю, что лучше не ссориться с шантажистами. Нам нужен возврат долгов, дело деликатное, мы решили, что вам может понравиться вот эти кадры из ночного клуба - на ней вы... Это копия, подлинник у моего работодателя в досье... Если вы действительно заинтересованы, я опять загляну послезавтра с нашим досье... Я уверен, вы захотите приобрести нашу продукцию, Иван Израилевич. Благодарю вас, и Иван Израилевич... Извините... И если позволите — то совет... воспримите это как честную оплату урока, что сегодня нельзя оставлять такой след... и так далее...
Мой бывший коллега работал в отделе безопасности крупного латвийского банка в Москве, и у него на хранении лежала увесистая пачка наших дисков с компроматом, которые мы регулярно докладывали, чтобы создать у «покупателей» ощущение надежности происхождения компромата.
Нечистоплотно? Безусловно. Шантаж всегда нечистоплотен. Но будь у меня жена, семья, гос-служба, бизнес и хорошая репутация - я бы довольствовался супом с котлетой и не думал о саунах с наркотой и проститутками. Майку это не нравилось еще больше, чем мне. Пришлось долго убеждать его, доказывая, что цель оправдывает средства и как бы там ни было, а этим людям ничего не стоит раскошелиться.
К тому же, когда пара человек подняли скандал, мы отдали подлинники бесплатно. Некоторые из записей были весьма нескромными. К слову, оказалось, что подобные записи действительно существовали — и некоторые всплыли после того, как мы прекратили свою деятельность.
Так, у нас появился капитал, сравнительно большой, и для наших планов достаточный. Прежде чем сделать следующий шаг, нужно было его серьезно обдумать.
Многие зарабатывают на жизнь, убеждая миллионы покупателей, что, к примеру, акции МММ — самая лучшая бумага. Некоторые делают бизнес на том, что говорят, что наша власть самая лучшая, а чиновники самые честные... Наша задача была гораздо сложнее: у нас был необычный инструмент, и мы должны были выпустить очень новую и необычную продукцию; отмыть свою карму - и заработать.
Много воды пополам с потом утекло, прежде чем мы выработали - как считали тогда - единственно реальный план и нашли единственно возможный путь работы — воздействовать на мозги людей, не встречая отпора — через художественное кино.
В обстановке строжайшей секретности, лишь продумав все до мелочей, мы приступили к делу.
Сперва мы, вернее, только Майк, так как я переезжал из Ебурга, довели до ума офис Майка в его НИИ. Мы распорядились замуровать окна, установили кондиционеры, привезли удобную мебель и организовали вполне современную студию. По желанию Майка сделали дополнительную электропроводку, наняли блондинку-секретаршу, которая полагала, что работает в «Экспериментальной лаборатории МиР». Если верить слухам, у нас теперь торговали импортным спортивным питанием.
Вернувшись из Е-бурга, я взял на себя руководство строителями, электриками и программистами, а Майк предавался благородному безделью, блуждая с помощью своего оборудования по времени.
Когда «студия», как мы ее прозвали, была готова, блондинка приступила к своим будничным обязанностям, сводившимся к чтению интернета и доставке воды и обедов. Одновременно из Ебурга на грузовике прибыла аппаратура, компьютеры и оборудование. Итак, все было готово в началу нашей новой работы.
Отмечали мы этот день торжественно. Откупорили пару из заранее припасенных бутылок шампанского, разлили по чашкам. На нашу секретаршу, служебные обязанности которой пока что заключались в сущей ерунде вроде приемки бандеролей и размещению ящиков и коробок - это произвело впечатление своей незатейливостью. Бокалами для вина мы не обзавелись, но это нас не смущало. Мы были слишком взвинчены и осушили всего одну бутылку, остальные отдали на хранение секретарше и отпустили ее домой. Когда она ушла - как мне показалось, разочарованная, что так славно начатая вечеринка рано кончилась, мы заперли входную дверь, перешли в студию, закрылись на ключ и приступили к делу.
Окна у нас в студии были замурованы. Выкрашенные тускло-черной краской стены и высокий потолок придавали ей строгий вид. Посреди студии стоял стол с несколькими экранами. Аппарат Майка занимал четыре кубометра, включая серверы. Там были два полноценных редакторских места.
Воспроизводимые прибором изображения из прошлого — отражались на мониторе — и сразу записывались в память компьютера. Мы смотрели и пытались при помощи мышки и клавиатуры контролировать ракурс съемки.
- Ну что? - выжидающе спросил Майк.
Мое самочувствие в тот миг было отменным, чему немало способствовали недавние доходы. - Поехали, - с энтузиазмом отозвался я.
Щелкнул переключатель. Мы стали следить за не молодым человеком с прямой спиной и очень усталыми глазами. Он умер за восемьдесят лет до того, но казался совсем живым, Александр Колчак.
Нашу первую картину — видели многие. Мы продали свои идеи с документалистикой как полуфабрикат фильма — продюссерам, и потом продолжали работать с материалом — вместе со съемочной группой. Я подробно расскажу о первой нашей картине. Мне никогда не забыть первые полгода этой работы. Вначале мы прожили вместе с полководцем всю его жизнь, от начала и до конца.
Далеко в прошлое мы не уходили. Не потому что это большие затраты энергии и износ аппаратуры, а потому что чем глубже приходилось нырять, тем больше несоответствий мы находили между официальной версией истории — и тем, что на самом деле видели в прошлом.
Мы пропускали всякие мелочи, проскакивая порою несколько дней, недель и даже лет. Случалось, мы теряли его, а потом обнаруживали, что он переместился в пространстве. Нам, как артиллеристам, берущим цель в диапазоне, приходилось то возвращаться назад, то прыгать во времени вперед, пока он не отыщется вновь. Опубликованные жизнеописания помогали нам лишь изредка: поразительно, до чего бывает искажена биография. Я часто задумываюсь над тем, отчего известные люди обрастают легендами.
Жизнь известных людей часто не уступает вымыслу - ни увлекательностью, ни мерзостями. Но, к сожалению, мы были вынуждены придерживаться общепринятой исторической версии. В противном случае мы бы не продали свой «товар, и любой профессор - историк от души поглумился и оттянулся бы над нами. Такой риск был не для нас, особенно, не на первых порах.
Составив себе общее представление о том, что происходило и где именно, мы, ориентируясь на свои записи, возвращались к тем периодам и событиям жизни Колчака, которые казались нам наиболее киногеничными, и работали над ними. В конечном итоге мы довольно четко уяснили, что следует фиксировать в кадре.
Потом сели и написали свой «режиссерский» сценарий фильма, пометив в нем, для каких кадров позднее придется пригласить дублеров-профессионалов. Майк долго работал над раскадровкой и ракурсом батальных сцен. Я учился видео-редактуре, и совместно из-под наших рук вышло то, что поздней увидели многие.
продолжение - https://radmirkilmatov.livejournal.com/218590.html