У Солоневича - очень простой, практичный, немного "крестьянский" взгляд на мир. Он дает жсткие, четкие определения тому, что видит. У него один "штамп", не использовать стандартные штампы. И особый, специфический стиль, основанный на том, что "все эти бердяи-булгаковичи ни черта не понимали в России и философии"...
"... Бисмарк, внося в германский рейхстаг проект закона об организации продажи спиртных напитков, всячески извинялся и пресмыкался перед кабатчиками. И объяснял рейхстагу, что кабатчиков обижать никак нельзя: выборы в рейхстаг зависят от них. О том же писал для Америки Джек Лондон. Почти о том же писал для Англии Герберт Уэльс. Кабак — немецкая кнейпе, английская таверна, американский салун — являются первичными общественными ячейками, где формируется первичное общественное мнение немецкой, английской или американской «волости».
Здесь люди собираются, и здесь они галдят о политике. По-крыловски «судили и рядили и войска разводили». Разумеется, что местный кабатчик целиком зависит от местных капиталистов: в любой момент могут задушить конкуренцией. Само собой разумеется, как бы ни формировалось общественное мнение за кабацкой стойкой, над ним имеются контролирующие силы в виде церкви, интеллигенции, суда, полиции или, например, той железнодорожной компании, дорога которой проходит через данную волость. В общем, в масштабе волости этот аппарат народовластия действует более или менее удовлетворительно, — в особенности и принимая во внимание почти полное отсутствие в Америке того слоя людей, который мы зовем бюрократией. Особенных безобразий допускать нельзя: будет скандал — скандал же никому не нужен. И в этой волостной ячейке есть действительно значительная доля реального самоуправления.
Но когда дело доходит до вопросов войны или мира, то ни избирателя, ни даже кабатчика никто ни о чем и не спрашивает. Те люди, которые имеют деньги, печать и власть, заранее готовят и обрабатывают общественное мнение — примерно таким же путем, как работает всякая «обрабатывающая промышленность», то есть самым внимательным образом учитывая и характер обрабатываемого сырья. Кто плохо учел этот характер, тот по законам капиталистической конкуренции вылетает в трубу. Люди, которые организовали гигантскую промышленность Америки, знают, конечно, и свое сырье, и свои массы, иначе бы все они прогорели бы давно. Гитлер тоже знает свои массы — иначе бы к власти пришел не он, а кто-то другой. Беда только в том, что Гитлер не знал чужих масс. Например — русских...
Масса, народ, никогда не правили и никогда править не будут, хотя они «творят власть». Творят — со всякими неизбежными отклонениями от общего правила — «по образу и подобию своему». Когда, как у нас получилось с царским режимом, — образ Царя оказался не соответствующим образине университетской черни или когда образ Сталина оказался не соответствующим историческому образу народа, возникает революция или контрреволюция. И — «возвращается ветер на круги свои»... У народа, у массы есть только выбор одного из двух: царь или капитал. Диктатуру я не считаю выбором: это только временное и в исторических масштабах очень скоропроходящее явление. Она все равно кончается или монархией или капитализмом. На практике это означает какую-то комбинацию между капитализмом и монархией, комбинацию, которая в разных странах формируется по-разному. Ленин писал: «Монархия вообще не единообразное и неизменное, а очень гибкое и способное приспособляться к различным классовым отношениям господства учреждение» (Сочинения. Т. 15. С. 247). Ленин только не сказал, в чем именно состоит «гибкость» монархии... И чем эта гибкость лучше социалистической беспощадности Ленина—Сталина—Гитлера.
...Несколько перефразируя социалистическую формулу, отметая какую бы то ни было демагогию, смотря прямо в глаза реальным фактам тысячелетней истории человечества, нужно сказать так: перед этим человечеством стоит такой политический выбор: Царь, рубль или чека. Или монархия, или капитал, или террор. Ни рабочий, ни крестьянин никогда не правили, нигде не правят и никогда править не будут. Правит всегда правительство.
Оно может править в интересах народа — тогда оно будет народным правительством. Оно может править против интересов народа — тогда оно будет антинародном правительством. Оно может учитывать интересы и настроения широких масс — тогда оно будет умным правительством. Оно может их не учитывать — тогда оно будет глупым правительством. Свою собственную политическую инициативу «масса» проявляет только в катастрофические периоды истории, когда старое правительство рушится или когда никакого правительства вообще нет. Но и тогда перед массой стоит только выбор; есть столько-то уже существующих кандидатов на власть, и массе предоставляется только одна возможность: выбора кого-то одного из числа существующих кандидатов, — несуществующего кандидата масса ни выбрать, ни поддержать никак не может. В совершенно такой же степени я, масса с врачебной точки зрения, могу из пяти имеющихся способов лечения желудка выбрать любой один. Но шестого, несуществующего, я ни выбрать, ни изобрести не могу. Я если и изобрету, то автоматически перестаю быть «массой», а становлюсь творцом нового, шестого способа.
Во всей истории человечества есть только один-единственный пример, когда масса создала правительство: это наше смутное время. Там, в сущности, не было ни вождей, ни героев. Ни Минин, ни тем более Пожарский никак не были вождями в современном нам смысле этого слова, и после создания правительства они совсем ушли с исторической сцены, канули в полную безвестность. «Очерки Смутного времени» Платонова дают, пожалуй, исчерпывающую картину этого единственного в истории мира процесса: как крепкий русский мужичок, которому окончательно надоели и воровской большевизм казачества, и иностранная интервенция шляхты, и семибоярская дипломатия и вождизм Ляпуновых и Трубецких, стал по всей тогдашней Руси вооружаться и дубьем, и рублем и искал только военно-финансовых управляющих и для дубья, и для рубля. Но, разгромив всех кандидатов на власть, этот мужик не столько создал правительство, сколько воссоздал его решительно в том же виде, в каком оно существовало до Смутного времени: «московскому царству без государя жити не мочно». И проявил очень тщательную и тревожную заботу о том, как бы какая-нибудь новая семибоярщина не вздумала бы вводить каких бы то ни было «конституций» и ограничивать царское право и царский долг безусловного самодержавия.
Ярославский или вологодский, суздальский или костромской мужик тех времен не умел, конечно, ни читать ни писать — не умел писать даже и Борис Годунов. Но не нужно думать, что этот мужик был в каком бы то ни было отношении глупее сегодняшнего выдвиженца. Он прекрасно знал, что если кто-нибудь станет ограничивать власть московского самодержца, то уж никак не в его, мужика, интересах. «Ограничение — придет от тех и в пользу тех, кто сидит в Москве и кто, прежде всего, имеет технические возможности ограничивать». Он, мужик, из своих вологодских погостов или рязанских пашен как бы то ни было ограничивать власть царя не имеет решительно никакой технической возможности. Тогда, как и сейчас, мужик не имеет даже тех пролетарских возможностей забастовки или демонстрации, какие имеются в распоряжении города. Бастовать? — сам прежде всего голодать будет. Идти на демонстрацию? Куда? Мужик разогнал и конституционалистов боярского лагеря, и большевиков тушинского и — вернулся к тому, что на практике было проверено веками. Дай только Господи столько мозгов и сегодняшнему мужику!
Масса, народ, нация творят власть из века в век, из поколения в поколение: власть есть результат массы, народа, нации. Русский народ из поколения в поколение, из века в век создал — по образу и подобию своему, по потребностям и идеалам своим — монархическую единодержавную и самодержавную власть, под покровом которой создана величайшая империя мира и истории. Царь создан нами? Но «мы» — это не только «я да ты, да мы с тобой». Мы — это и те, кто жил пятьсот лет тому назад, и те, кто будет жить пятьсот лет после нас. Мы, сегодняшнее трагическое поколение, не имеем никакого нравственного права узурпировать власть тысячи лет и разбазаривать по прихоти Ленина, Сталина результаты подвигов и мук, усилий и крови одиннадцати столетий. Мы не вправе также отнимать у наших внуков то, что было создано и собрано нашими дедами. Есть какое-то истинно выдвиженческое хамство во всем ходе мыслей и вожделений всякого истинно революционного деятеля: одни поколения монархических дураков уже, слава Тебе Господи, во Марксе — подохли, другие поколения коммунистических баранов еще не родились. А сегодня — сегодня живу я. И сегодня я, вставши с левой ноги, буду делать то, что моя левая нога хочет. Это — психология нравственного подкидыша, придающая такой лакейский характер всякой революции. Об этой психологии В.В. Розанов писал:
«В революции нет радости. И не будет Радость слишком царственное чувство и никогда не попадет в объятья этого лакея» («Опавшие листья»).
Это хамская психология в самом буквальном смысле этого слова. Вспомним, что ее родоначальником был библейский Хам, попавший в историю из-за насмешки над своим отцом. Что есть революция, как не насмешка, кровавая насмешка, над трудами и жертвами бесчисленных поколений, которые бессильны уже по одному тому, что они уже умерли. Но они создали и наш язык, и нашу Империю, и все то, чем мы живем и без чего мы не жили бы вовсе.
Наш народ создал и наш язык, и нашу Империю, и наше самодержавие. Как английскую конституцию создал английский народ, а шляхетские вольности — польский народ. Но это никак не значит, что, создавши власть, народ ею руководит. Точно так же, как народ, создавший язык, никак не руководит ни Пушкиным, ни Толстым. Попытки руководства властью совершенно равноценны попыткам «творческих бригад» товарищей переплетчиков руководить творчеством Пантелеймона Романова. Народ творит и поддерживает власть миллионами способов, но никак не «голосованием». Народ воюет или не хочет воевать для данной власти. Народ будет платить или не платить налогов. Народ под данной властью или будет крепнуть, или будет слабеть. Народ миллионами способов будет показывать власти свое уважение или другими миллионами способов — свое неуважение. На одном фланге будет «Боже, Царя храни», на другом фланге — наряду с подхалимажем по поводу гениальнейших вождей — сотни совершено похабных анекдотов по адресу тех же гениальнейших. Гениальнейшие ни к чему уважения не имеют и сами его не вызывают. Они предпочитают действовать или враньем демагогии, или страхом террора. Или комбинациями того и другого в разных пропорциях.
Я повторяю еще раз: без какого-то процента демагогии, как и без какого-то процента устрашения, не может обойтись никакая власть в мире. Люди устроены так, как они устроены. Если бы они были ангелами, то никакой власти вообще не было бы нужно. Впрочем, по библейскому мифу, даже среди ангелов оказались революционеры против Бога. Так что, по-видимому, какой-то доли «государственного принуждения» не лишено и царство Божие, — о царствах человеческих нечего и говорить. Но в самой законченной форме социалистического образа правления — в СССР, собственно говоря, ничего уже, кроме вранья и террора не осталось. Это, впрочем, уловил из опыта Французской революции тот же Ипполит Тэн.
Большевики точно так же, как и якобинцы, орали о власти народа или о власти пролетариата только до момента своего прихода к этой власти. Придя, они и на народ и на пролетариат наплевали самым откровеннейшим образом — по тому же рецепту, о которым рассказывает Тэн и которого в свое время наши сеятели революции каким-то таинственным образом не заметили вовсе. Муссолини разогнал итальянский парламент за его буржуазное происхождение. Гитлер разогнал немецкий — даже и без объяснений причин, разогнал и кончено. Пилсудский ругал польский парламент, при нем же избранный, такими словами, какие в русской печати не принято упоминать. Большевики разогнали Учредительное собрание, избранное по их же рецепту о четыреххвостке. Социалистические выборы, всегда почти стопроцентные, продемонстрировали перед изумленным человечеством совершенно новую избирательную систему, построенную— в России — на принципе нагана, в Германии — на принципе плахи, в Италии — на принципе касторки. Здесь сущность избирательного принципа обнажена до полной очевидности.
http://samlib.ru/r/rezinowyj_l/7-6f.shtml